Неоновые 80-е и новый ориентализм
Если зафиксировать современность в аспекте ее базовых эстетик существования, и начать отматывать время назад, то мы наткнемся на достаточно четкую границу, отделяющую нашу культурную ситуацию от предыдущей. Современность возникла в 80-х годах. 70-е с их блестками, клешами и хеви-металом выглядят как винтаж, в отличие от хип-хопа, панка, техно, электронной почты, сетевых сообществ, гонконгских боевиков, меха-аниме и компьютерных игр.
Именно поэтому футуризм той эпохи, в отличие от мечтаний 60-х и тем более 20-х, не воспринимается как “ретро”. Образ будущего 80-х с неоновыми городами, киберпространством, электронным саундом, деградацией централизованных государств и смешением Запада с Востоком остается актуальным уже на протяжении 40 лет. То, что выглядело и звучало как будущее тогда, выглядит и звучит как будущее сейчас. Причина этого проста - в каком-то смысле мы все еще живем в 80-х. Эта эпоха продолжается до сих пор. Она же сформировала сам тип современного человека, его габитус.
Значение 80-х связано не столько с их содержанием, сколько со случившейся в те годы коммуникационной революцией. VHS, микстейпы, видео- и аудио-пиратство, юзнет, электронная почта - информация начала распространяться напрямую от человека к человеку, формируя новое социальное пространство с иной топологией. С помощью этих технических средств созданное еще в рамках контркультуры пространство сцены поглотило все. Последний удар по старому миру был нанесен в конце десятилетия с массовым распространением персональных компьютеров и интернета. После этого киберкультура стала мейнстримом, а эпоха, из которой она вышла, - ее низкоуровневым кодом.
Как эстетически, так и с т.з. сеттинга в целом 80-е были сформированы американской поп-культурой, что естественно - стиль времени определяет мировой гегемон. Однако тогда мир испытал влияние еще одного источника, единственной мощной цивилизации за пределами Ойкумены, - Восточной Азии, и в первую очередь Японии и Гонконга. Чтобы убедиться в этом, достаточно оглянуться вокруг. Прямо сейчас Нетфликс снимает аниме, а европейцы танцуют под кпоп и крутят китайскую гачу. До того они смотрели по телевизору “Покемонов” и “Сейлор Мун”, а еще раньше сходили с ума по японским консолям, а на заре эпохи фанатели от гонконгских боевиков и записывались в клубы карате и ушу.
Это не является простым заимствованием образов другой культуры. Азиаты принимали непосредственное участие в формировании нового мира, были полноценными акторами. Сам фундамент 80-х был сформирован на пересечении Востока и Запада. Американские продюсеры создавали хип-хоп и хаус, используя драммашины Роланд и семплеры Акай. Ямамото и Кавакубо захватили парижские подиумы, инициировав модный авангард в его современном прочтении, и заложив бомбу под традиционную систему моды. Нинтендо, Сега и Сони определили базовые жанры игр: от файтингов и платформеров до экшн-адвенч и стелс-шутеров. Тогда же началось победное шествие японской визуальной культуры, чьи последствия в полной мере мы начинаем осознавать только сейчас, когда в интернете уже невозможно скрыться от анимешных девочек.
Именно наличие азиатского влияния запустило процесс настоящей глобализации. Все предыдущие проекты полностью замыкались на Европу, распространяли ее влияние за океаны, но не создавали нового социального пространства, которое нельзя было бы свести к ней. Это касается как классического колониализма, так и социал-демократического интернационала. Индус на службе английской администрации и мобилизованный в НОАК китаец носили западное платье и читали западных пропагандистов, однако они не были частью глобального мира. Европейцы не слышали их, и вели “диалог культур” сами с собой, где позиции азиатов отстаивали рерихи и блаватские.
Текущая ситуация больше похожа на вселенную эллинизма, в которой при общем доминировании Греции и Рима существовали культурно суверенные, хотя и включенные в единую систему Египет и Персия.
Несмотря на это важное отличие нового ориентализма от старого, их базовые механики очень похожи. Классический ориентализм — это особый взгляд европейцев на других, который не фиксирует положение дел, а преобразует объект наблюдения. Он делает это не столько через навязывание каких-то мнений, сколько через определение вопросов, которые могут быть поставлены. Ориентализм проблематизирует Восток для него самого. Азиаты и негры понимают, что они - другие, и что с этим нужно что-то делать. Благодаря информационному превосходству Старого света, этому процессу было невозможно сопротивляться. Он сформировал само ядро субъектности не европейских народов, заставляя их определять себя через белых, смотреть на себя чужими глазами.
Даже если этот взгляд слабо соответствовал реальности, он сминал ее и заменял новой - сконструированной европейскими мыслителями, художниками и политиками. Не белые народы могли бороться с этим, развивая локальные национализмы. Но их действия в любом случае определялись базовой европейской проблематизацией, ведь и национализм - это западная идея.
Этот эффект ориентализма по разному сказывался на разных народах в зависимости от их технологической подготовленности, исторического контекста и удачи. Бесписьменным обществам вроде индейцев Южной Америки и африканских племен создавали культуру с нуля и под ключ, оставляя, разве что, слабые реминисценции на доколониальное прошлое.
С письменными цивилизациями все было сложней. Обладая классом интеллектуалов и собственной системой образования, они включались в процесс проектирования самих себя в качестве акторов, а не объектов воздействия. Конечно, у всех это получалось в разной степени. Так имеющие давние связи с Ойкуменой письменные общества Индии и Ближнего Востока участвовали в создании себя под почти абсолютным контролем европейцев. Действительно интересным и уникальным в своем роде случаем стал иероглифический китайский мир с его конфуцианством и рисовым земледелием.
Сочетание огромного масштаба, сильной бюрократии и развитой письменной традиции, а главное - целого класса интеллектуалов, позволило восточно-азиатским обществам защититься от затирания. Конечно, влияние Европы на Китай, Японию и Корею было колоссальным, оно полностью переформатировало эти страны. Но, в отличие от других, местные интеллектуалы были полноправными участниками процесса. Они приняли ориентализирующий взгляд, частично присвоили его и приняли активное участие в переформатировании самих себя.
Это своего рода семантический пинг-понг. Идеи и образы скакали между Европой и Азией, постоянно отражались и интерферировали, и эта система наложенных изображений — и есть азиатская культура в ее современном виде. Отсюда удивительно модернистская классическая гравюра, повторяющая экзистенциалистов буддистская философия, дуализм образов ковбоя и самурая и все остальное. Получившийся в итоге мир отличается от Европы, и не создан ей под ключ. Однако он ориенталистичен в самом своем ядре. Взгляд азиатов на себя самих — в чем-то чужероден им самим. Отсюда аниме с персонажами, которые выглядят как белые и мысль об эвакуации из Азии. Даже киберпанк зашел им потому что затронул какие-то важные струнки. Истории про то как потерянный европеец бродит по неоновому азиатскому человейнику близки восточным азиатам потому что они и видят себя такими вот неприкаянными гайдзинами.
Давайте вернемся к 80-м. Их особенностью было смешение Запада и Востока, но как оно происходило? Мы видим все тот же семантический пинг-понг, но в этот раз он был направлен в обе стороны. Сформированная им система наложенных изображений стала культурой не азиатской, а глобальной. JRPG и фильмы про боевые искусства не были взглядом европейцев на Восток. Это не “литературы постколониальных народов”, не попытки получивших образование в Сорбонне и Кембридже местных объяснить себя белым. Это внутренний продукт, который стал популярен на Западе, зачастую вообще без его ведома. Так главный визуальный фреймворк современности - аниме - захватил Европу и Северную Америку, распространяясь сначала на пиратских видео-кассетах, а потом через нелегальные файло-обменники. Это делает азиатскую культуру одним из базовых истоков неоновых 80-х и всей современности.
Ее наличие поместило всех нас в фокус особого ориентализующего взгляда, который не является нашим, но также не принадлежит самим азиатам, ведь формируемая им культура носит глобальный характер. Он полностью отчужден, мы фиксируем его существование, но не знаем, чей он. На нас смотрит само реальное. Но какое пространство проблематизации порождает этот взгляд? Он на глобальном уровне воспроизводит для нас опыт, который пережила азиатская цивилизация, столкнувшись с нами же - опыт массированного вторжения другой культуры, становления неприкаянным гайдзином, который смотрит на родное социальное пространство чужими глазами. Это ставит перед нами невозможный вопрос, который выводит нас в пространство сцены, - вопрос о незыблемости социального пространства модерна и его механизмов верификации.
Можно по разному относиться к ситуации, в которой мы оказались, но одно очевидно - чтобы эффективно действовать в ее контексте, нужно знать породившую ее эпоху и глобальный культурный контекст. Это наше будущее, и оно неизбежно, потому что уже наступило - в 80-х годах прошлого века.