Треножники Сосновского

The Walking Dead. Пилотный эпизод

Утро. Пробуждение в палате. Звенящая тишина за дверью. Одинокий пациент, отчаявшись докричаться медсестер и санитаров, опираясь на капельницу, как на ходунки пробирается к выходу из больницы и обнаруживает…

Он же.

…что отсутствие медперсонала на рабочих местах — это наименьшая из проблем.

Так начинается “мыльная опера о зомби, ставшая культурным феноменом” в просторечии именуемая “Ходячими мертвецами”. Сцена эта является нескрываемой отсылкой, к столь же каноничному, как и Ромеро представителю жанра “бродячей мертвечины” — фильму Алекса Гартленда “28 дней спустя”.

Качество записи, как и в случае “Видока” не прошедшее проверку временем, саундтрек, как и в случае “Реквиема по мечте” навеки поселившийся в чартах.

Сам же Гартленд, известный ныне, по гипербездарному “Падению Империи”, вдохновлялся менее известным (конечно не среди отечественных любителей фантастики) произведением — книгой Джона Уиндема “День триффидов”, с которой, по моему глубокому убеждению и стоит отсчитывать рождение постапокалиптического жанра как такового.

Кадр из наименее худшей экранизации 81-го года.

Разговор о произведении неотделим от изучения биографии писателя, и наоборот (особенно, когда речь о Великобритании), однако в случае Джона Уиндема Паркса Лукаса Бейнона Харриса (это всё один человек, да) всё осложняется крайней скрытностью автора, заслужившего в кругах британских фантастов репутацию Invisible Man.

(Должно быть это чрезвычайно льстило Уиндему, как большому поклоннику Герберта Уэллса, но для биографов это стало головной болью с большой буквы “Г”. В результате единственная (и это при мировой известности то) его более-менее связная биография вышла только в 2019(!) году).

Поэтому рассказ о жизни и злоключениях Джона Харриса, что привели его в итоге к написанию романа о плотоядном борщевике придётся вести единственно возможным способом — перемежая крохи достоверной информации с пространными отступлениями из его прозы — благо ломать голову над их дешифровкой сильно не придётся (чай не Набоков, всё видно и без очков).

Родился Джон Харрис в 1903 году, детство провёл в Бирмингеме

Отцом Уиндема был Джон Бейнон Харрис (отсюда одно из имён и двойная фамилия), адвокат из Уэлльса, одно время входивший в городской совет Кардиффа, однако вскоре перебравшийся в Бирмингем после скандала на сексуальной почве, матерью — Гертруда Паркс (от фамилии которой получилось ещё одно его имя), дочь бирмингемского сталелитейного магната, успевшая к моменту замужества овдоветь и обзавестись венерическим букетом (к счастью вылеченным).

(Уже зачин предприятия не сулил ничего хорошего, особенно учитывая тот факт, что брак был до известной степени мезальянсом, заключённым вопреки воле родителей Гертруды).

Когда маленькому Джону было 5, его родители разошлись, причём развод сопровождался громким судебным процессом, с попыткой отца отсудить себе детей (Джона и его брата Вивиана, тоже, впоследствии, писателя), перетряхиванием грязного белья на публике и многолетним обсасыванием в охочей до скабрезных деталей прессе разного рода фактов из биографий обоих супругов. 

В результате его отец процесс проиграл, и сильно повредив своей и так подмоченной репутации, покатился по наклонной, окончательно выпав из жизни нашего героя, а мать заработав нервное расстройство, провела остаток своей долгой жизни меняя один провинциальный курорт на другой (с 5 лет у человека не стало дома).

Нельзя не отметить одну важную деталь, упускаемую многими биографами — дело в том, что Уиндем, это достаточно известная в Великобританиии аристократическая фамилия (на наши деньги — Толстые). (На фото — герб Уиндемов, баронов Леконфилда и Эгремонта). При том, что ни отец Джона, ни его мать, к знати не принадлежали, в лучшем случае к верхам мидлькласса. Но отец, как и положено выслуживающемуся разночинцу назвал сына “с намёком” — видимо намекая на своё бастардство (вымышленное).

К этому добавилась частая смена школ, со всеми прелестями британской педагогики, завершившаяся для маленького Джона и его брата поступлением в школу Бедалес, которую он окончил в 1921 году, получив первое и единственное образование в своей жизни (среднее).

Порой гербы говорят лучше всяких слов.

И тут в доселе типичной биографии “Джона Смита” наступает Неформат. Дело в том, что Уиндем очень любил свою школу, и впоследствии, уже разбогатев и прославившись, переехал с супругой из Лондона, в Хемпшир, поближе к Бедалесу, где и прожил остаток жизни. 

Надо ли говорить НАСКОЛЬКО такое отношение нетипично для нации подарившей нам фильм “Стена” и песню про кирпич в стене, где воспоминания действующих и повзрослевших школьников, о “золотых годах” проведённых в МГБОУ СОШ накрепко увязаны с фантазиями о динамите, гексогене и пулемёте с неограниченным боезапасом. 

Говорится, что достоинством школы были экспериментальные методы преподавания, но тут ещё вопрос, что хуже — классические “ром, плеть и содомия” или эксперименты британских учёных педагогов над людьми.

Некоторую подсказку даёт описание контингента, что там обучался: “…Бэдли придерживались неконфессионального подхода к религии, и в школе никогда не было часовни: ее относительно светское преподавание сделало ее привлекательной в первые дни для нонконформистов , агностиков, квакеров , унитарианцев и либеральных евреев , которые составляли значительную часть ее раннего набора.”

(На слове “квакеры” поставим закладку, впоследствии поймёте почему). 

В любимой школе.

Ко всему прочему можно добавить, что предприятие Бедли было модным в кругах кембриджских интеллектуалов определённого толка, входящих, в том числе и в хорошо известное нам Фабианское общество. 
(Узок английский мир, и всюду мы натыкаемся на междупланетное братство Людей Доброй Воли).

Однако британским коммунистом Уиндем не был, напротив, он всю жизнь относился к ним со снисходительным презрением (достаточно почитать с КАКИМ ядом описываются официальные ответы на партийном речекряке присылаемые из Москвы на ноты из Лондона/Вашингтона в романе “Из глубины” или КАКИМИ красками написан образ типичного британского социалиста в “Дне Триффидов”).

Тем не менее, описывая самоощущение одарённых детей в “Хризалидах”, а по сути — самоощущение себя любимого, как выпускника экспериментальной школы он не жалеет красок, для описания того, НАСКОЛЬКО окружающие его профаны слепы, глухи, ничтожны, и не люди вовсе.

Подсознательно мы надеялись когда-нибудь избавиться от необходимости постоянно лгать, притворяться. Как? Когда это произойдет? Мы не знали. Но одно мы знали твердо — брак с «нормальным», вообще любое близкое соприкосновение с НОРМОЙ, станет для любого из нас невыносимой мукой. Наше теперешнее положение, наша жизнь в домах с родными и близкими — все это было очень тяжело. Но жить как… как муж с женой с тем, кто не умеет говорить, стало бы просто невыносимым. Во-первых, любой (или любая) из нас все равно был бы более близким всем нашим, чем «нормальному», с которым он (или она) жил. Этот брак неизбежно вылился бы в видимость брака, где люди были бы разделены даже больше, чем говорящие на разных языках. Это было бы несчастьем, пародией на близость, это вылилось бы в постоянную боязнь выдать себя, ненароком оговориться. А ведь мы знали, что подобные оговорки неизбежны. Другие люди казались нам такими скучными, такими ограниченными по сравнению с нами… Разве может «нормальный» понять, что значит думать вместе, если на языке слов это даже звучит как-то нелепо? И как он может понять, что два мозга могут сделать то, что никогда бы не смог один. Нам же не нужно подбирать слова: даже если бы мы в разговоре и захотели скрыть что-то друг от друга, в чем-то притвориться, вряд ли у нас это получилось. Мы не могли даже как-то неверно понять друг друга, так что же могло выйти, если бы один из нас привязался бы к «нормальному», который, в лучшем случае, может лишь смутно угадать, что чувствует близкий ему человек? Нет, ничего не могло тут выйти, кроме изнурительной замкнутости, невыносимого притворства.

То есть самоощущение члена тоталитарной секты есть, а вот самой тоталитарной секты что-то не видно — к прихожанам социал-демократической церкви наш герой очевидно не принадлежал.

Кем же он был?

Исчерпывающий ответ на этот вопрос, даёт, как мне кажется, дальнейший извив его биографии — выпустившись в 1921 году из Бедалеса, он, как и немалая часть своих одноклассников поселяется в лондонском Penn Club — организации созданной на деньги квакеского Красного Креста (Friends Ambulance Unit). 

В Penn Club, 1920-e годы.

В этом пансионе он прожил, в общей сложности, 40 лет (с перерывами на войну), что позволяет предположить, его причастность к Обществу Друзей, оно же Общество Добрых Анонимов, оно же Общество Квейкеров.

(Для англосаксонских фантастов принадлежность ко всякого рода специфическим конфессиям далеко не редкость — вспомним того же Френка Герберта). 

В ПЕН-клубе он нашёл не только друзей, из числа Людей Внутреннего Света, но и жену — Грейс Уилсон. 

Британский филолог в штатском

Сведений о происхождении жены Уиндема нет вообще никаких, известна только профессия (учительница английского), то, что она окончила Оксфорд, и то, что в 1930 году она с некой делегацией посетила СССР. 

Надо полагать речь шла об обычных для тех лет поездках членов Общества Друзей в Страну Советов, где их вполне официальные представительства существовали чуть ли не до середины 1930-х годов (информация об этом начала активироваться лишь недавно)).

Первый зачин непаханной темы 2020 года выпуска

Грейс стала прототипом чуть более чем всех главных женских персонажей в романах Уиндема и судя по всему — главным редактором своего мужа (что для человека имевшего лишь среднее образование сомнительного качества было более чем актуально). 

С чего всё начиналось

На Интербеллум приходятся его первые попытки (вслед за братом) зарабатывать на жизнь писательством (мать выплачивала ему с братом ежемесячный пансион, но хватало его исключительно на поддержание штанов — комната в Penn Club стоила 2,5 фунта в неделю и включала в себя интерьер тюремной камеры и газовый обогреватель работающий за монеты), начавшиеся с попыток писать детективные романы (бездарные и успеха не имевшие) и фантастические истории, для журналов до того дешёвых, что британские суда возвращающиеся из Штатов порожняком использовали их в качестве балласта (на иллюстрации).

Публикуется он под псевдонимами, составляя их из своего имени (Джон Харрис, Джон Бейнон и.т.д)

Случайными заработками и не имевшими коммерческого успеха публикациями он перебивался до самой Второй Мировой Войны, когда наконец устроился на полноценную работу … цензором в Министерство Информации.

Министерство Информации, оно же Ведомство Страха, оно же Министерство Правды, оно же Сенат-хаус, административный центр Лондоского Университета.

В течении года проработав в одном здании с Оруэллом (не исключено, что в соседних кабинетах) в 1943 году он по мобилизации попадает в учебку в Северной Ирландии, а следом, в 1944 году — в 11 дивизию бронетанковых войск связи, младшим капралом в шифровальном отделении.

Пацифист в казённом.

В течении двух последующих лет он “наслаждается” картинами превращённой в руины Европы (немаловажная деталь — это была фактически его первая и единственная в жизни заграничная “поездка”), чтобы в 1946 году вернуться во всё тот же Penn Club, к привычной жизни Человека Внутреннего Света, всё так же без особого успеха публикуя в НФ-журналах рассказы разной степени паршивости, пока наконец…

…пока наконец в 1948 году он взяв псевдоним “Джон Уиндем” не отправляет рукопись-сырец под названием “День треножников” (с очевидными аллюзиями на “Войну миров”) про колонизацию Солнечной системы, космические корабли бороздящие просторы Большого Театра и вознамерившихся изничтожить человечество венериан в очередной журнал-балласт. Вскоре приходит ответ от известного в кругах фанзинистов американского фантаста Фредерика Пола. Тот хвалит потенциал присланной рукописи, но настоятельно советует автору избавиться от космооперы сделав произведение более реалистичным.

Уиндем рукопись перерабатывает, и сменив название на “День триффидов” отправляет по тому же адресу — в итоге книгу, в виде пятисерийного сериала покупает за 4500 фунтов (для нашего героя сумма астрономическая) журнал Colliers, вскоре она издаётся в качестве полноценного романа в США и Великобритании в 1951 году и наш герой просыпается знаменитым.

(Какую роль в его успехе сыграл “аристократический” псевдоним — вопрос открытый и покрытый мраком неизвестности).

Дальше была долгая счастливая жизнь, “золотое десятилетие” успешных публикаций, переезд с женой (уже официальной) после 40 лет жизни в Penn Club в сельский дом, недалеко от школы Бедалес и смерть в 1969 году (судя по всему — от естественных причин).

Добрый Аноним (с бокалом) на вершине славы. 
(На Всемирном Конвенте Научной Фантастики в 1957 году)

Изложив биографию автора (готов побиться об заклад — большинству читателей “Триффидов” незнакомую вовсе), вернёмся к самому роману. Дабы не скатиться в сверхподробный пересказ и не портить удовольствие будущим читателем выделим из произведения экстракт. 

Начинается всё с генетических экспериментов в Стране Тайн, под руководством Трофима Денисовича Лысенко (упоминание последнего стало причиной существования двух переводов романа на русский язык — цензоры не стерпели огульного охаивания светлого образа землемера и землееда). 

Выведенные как комбикорм триффидовики вскоре были похищены из Страны Советов и в результате катастрофы распространились по миру, превратившись одновременно в планетарное бедствие и дармовую сверхкалорийную пищу.

Последний факт не позволил их вовремя уничтожить — как и обнаруженные впоследствии видовые признаки, как то:

• умение стрелять ядовитым жалом на полтора метра в движущуюся и неподвижную цель
• плотоядность
• способность ходить
• навыки общения растительной морзянкой
• всё менее недвусмысленные намёки, на существование у массы растений роевого сознания, что у твоих пчёл. 

Главный герой Уильям Мейсон, биохимик, занимавшийся сосновиками профессионально, попадает в больницу незадолго до пришествия Полярной Лисицы, пострадав на работе от всё того же триффида, чуть не лишившего его зрения.

Парадоксальным образом это спасает ему жизнь и здоровье — очнувшись в абсолютной тьме утром среды, он сняв бинты к ужасу своему обнаруживает, что с его зрением полный порядок, а вот у других жителей Соединённого Королевства дела обстоят гораздо хуже — весь вечер вторника наблюдавшие за _падающими зелёными звёздами_они ослепли. 

Все. 

Герберт Уэллс передаёт привет.

Пробираясь, через населённый слепцами Лондон, наш герой добирается до Сенат-хауса, где собираются немногие уцелевшие зрячие, под руководством Микаэля Бидли.

(Здесь зарыт целый ворох трёхсмысленных отсылок — начиная с полностью пропадающей при переводе игры слов, Beadley = Badley + Bedales, символ столь любимой Уиндемом школы и её директора, а Сенат-Хаус — это Министерство информации. То есть последние зрячие англичане собрались во дворе Министерства Правды слушать проповедь лидера тоталитарной секты школы для одарённых детей). 

Тот толкает речь, которая при всей её патетике и многословности заслуживает, того, чтобы привести её полностью. 

Как ни чудовищна эта катастрофа, мы все еще в состоянии пережить ее. Стоит, наверно, именно сейчас вспомнить, что в истории человечества не нам одним приходится быть свидетелями исполинских бедствий. О них дошли до нас только мифы, но не приходится сомневаться, что где-то в глубинах истории имел место Великий Потоп. Те, кто пережил его, были свидетелями катастрофы таких же масштабов, как наша, и в некоторых отношениях более ужасной. Но они не впали в отчаяние: они, должно быть, все начали сначала, как можем начать и мы.

Из жалости к себе и из патетики не построить ничего. Поэтому лучше будет, если мы сразу отрешимся от этих чувств, ибо мы должны стать именно строителями.

А чтобы выбить почву из-под ног любителей драматизировать, я позволю себе напомнить вот о чем. Нынешняя катастрофа даже сейчас не кажется мне самым худшим, что могло бы случиться. Я, а также, вероятно, и многие из вас большую часть жизни прожили в ожидании событий, гораздо более страшных. И я все еще верю, что если бы не эта катастрофа, с нами случилось бы нечто худшее.

После шестого августа 1945 года шансы человечества поразительно уменьшились. Только позавчера они были меньше, чем в эту минуту. Если уж вам хочется драматизировать, возьмите лучше в качестве материала все годы после 1945-го, когда дорога безопасности сузилась до ширины натянутого каната, по которому мы переступали, намеренно закрывая глаза на пропасть, разверзшуюся под нами.

Рано или поздно мы могли оступиться. Совершенно неважно, как это могло произойти: по злому умыслу, по небрежности или простой случайности.

Равновесие было бы потеряно, и началось бы уничтожение. Мы не знаем, как это было бы страшно. Как это могло быть страшно… возможно, в живых не осталось бы ни одного человека; возможно, не уцелела бы и сама планета…

А теперь сравните наше положение. Планета не затронула, не покрыта шрамами. Она по-прежнему плодородна. Она может давать пищу и сырье. Мы располагаем хранилищами знаний, которые научат нас делать все, что делалось до сих пор… хотя о некоторых вещах лучше забыть навсегда. И у нас есть средства, здоровье, сила начать строить заново.

Вскоре начинаются менее важные сюжетные перипетии, герой за время своих странствий успевает встретить английских коммунистов, желающих спасти слепых жителей Лондона, приковав к ним зрячих цепями (затея терпит неудачу, в городах начинается странный мор, выкашивающий горожан сотнями и тысячами) и английских “консерваторов” (поднявшихся в результате конца света особо жестоких уголовников), планирующих использовать остававшихся в живых английских слепцов, как тягловый скот (буквально), живущий на комбикорме из плотоядного борщевика (з_атея также терпит неудачу, триффиды съедают всех_), наконец в конце случается хеппи-энд, и наш протагонист улетает на голубом вертолёте, на остров в Северном море строить новую цивиллизацию с уцелевшими посвящёнными, оставив обречённую Англию позади.

То есть, суммируя вышесказанное, “День триффидов” — это глубоко оптимистичное произведение, написанное английским “старообрядцем”, про крайне удачную очистку планеты от лишнего населения, оставившего после себя мир “с иголочки” (только разросшихся сорняки Сосновского выполоть). 

Овцы съели людей, выживших добил борщевик.

Есть в книге и совсем конспирологический слой, всё как мы любим. 

Много лет спустя, уже после Конца Всего, герой размышляя на морском берегу приходит к выводу, что “зелёные звёзды” были экспериментальным ОМП, случайно (хе-хе) сработавшим из-за пролетающей кометы.

Как и “странный тиф” от которого вымер Лондон и другие города — на орбите чего только не висело, вот из-за той же вспышки оно случайно (хе-хе, два раза) упало на голову ничего не подозревающих кокни, вслед за “звёздами”. 

Как и…

Глубже, он правда не доныривает — триффиды просто удачно воспользовались моментом. Так сошлись звёзды. И планеты выстроились в ряд. Случайно.

Однако ничего не мешает нам сделать предположение, что сценарий апокалипсиса писался специально для них — например, в романе есть вставка посвящённая его коллеге-селекционеру, Уолтеру Лакнору, человеку лучше всех принимавшему триффидов, предсказавшего многие их свойства (роевое сознание, и.т.д.) задолго до того, как люди прочувствовали его на собственной шкуре. 

Тот, как и положено британскому биологу в красках расписывал, насколько совершенные организмы эти растительные треножники. 

Или вот еще: если взять статистику жертв, то обращают на себя внимание процент поражения глаз и ослепление. Это весьма примечательно и важно.

— Чем же? — спросил я.

— Тем, что им известно, как вернее всего вывести человека из строя. Другими словами, они знают, что делают. Давайте посмотрим на это вот с какой точки зрения. Положим, они действительно обладают интеллектом. Тогда у нас перед ними только одно важное преимущество — зрение. Мы видим, они — нет. Отнимите у нас зрение, и наше превосходство исчезает. Мало того, наше положение станет хуже, чем у них, потому что они приспособлены к слепому существованию, а мы нет.

— Даже если бы это было так, они не могут создавать вещи. Они не могут пользоваться вещами. У них в этом жалящем жгуте очень мало силы, — заметил я.

— Правильно. Но на что нам способность пользоваться вещами, если мы не видим, что нужно делать? И кроме того, они не нуждаются в вещах, как мы. Они могут получать пищу прямо из почвы, могут питаться насекомыми и кусочками сырого мяса. Им ни к чему сложнейший процесс выращивания, распределения и вдобавок еще обработки продуктов питания. Короче, если бы мне предложили пари: у кого больше шансов на выживание - у триффида или у слепого человека, я бы знал, на кого поставить.

— Вы предполагаете равные интеллекты, — сказал я.

— Ничего подобного. Я готов признать, что триффиды обладают интеллектом совершенно иного типа, хотя бы потому, что их потребности гораздо проще. Смотрите, какие сложные процессы мы используем, чтобы получить съедобный продукт из триффида. А теперь поменяйте нас местами. Что нужно сделать триффиду? Ужалить, подождать несколько дней и приступать к еде, только и всего. Просто и естественно.

Полагаю, что в несуществующей приличной экранизации Уолтер Лакнор должен был выглядеть как-то так.

Человек ещё и книгу писать собирался на ту же тему, но раздумал. “Не стоит подымать панику”. “Конспирологом ещё назовут”. “Всё это конечно хи-хи и ха-ха”. 

А человек скорее всего книгу и написал. Ну, или на худой конец докладную записку. А во тьме кабинетов, где сидят злые люди без устали чертящие крандашиком планы по укрощению окружающего мира её прочитали, хмыкнули и набросали План.

“Первым ударом выводится из строя 95% населения, вторым поражаются при помощи биологического оружия основные агломерации, в течении третьего, самого продолжительного этапа, длинной в несколько лет Альбион полностью очищается от людей.”. 

А может и сам британский учёный руку приложил. 

Научный интерес — страшная сила ;)

Дальнейшая судьба романа была своеобразной — благодаря переводам Аркадия Стругацкого он стал популярен в России, в то время как в Великобритании&США о нём почти забыли. (Чего там только не забывают, взять тот же “Облик грядущего”). 

Так и не получив приличной экранизации, он тем не менее косвенным путём повлиял на развитие всего зомби-жанра в кинематографе (“28 days later”), что и привело в итоге ко всему спектру концов света, где в живущую роевым началом смертельную угрозу превращены уже сами люди.

World War Z (2013)

Ведь кто такие триффиды? 

Это плотоядные растения которым придали черты социальных насекомых. 

А кто такие зомби, особенно в той редакции где это активное, плотоядное начало, со скоростью Усейна Болта несущееся к своей цели?

Это близкородственный людям вид, относящийся к сапиенсам также, как чёрные муравьи относятся к рыжим. То есть как к злейшим врагам, которых надо истребить и съесть. 

И всё это благодаря одной разбившейся склянке с вирусом.

И понятно почему это пошло в серию — односоставной план, всегда лучше и предпочтительней многосоставных — особенно если он приводит к тому же результату. 

“В конце концов всё гениальное просто”.